Мельников Павел Иванович - выдающийся беллетрист-этнограф, известный под псевдонимом Андрей Печерский. Родился 22 октября 1819 г. в Нижнем Новгороде, где отец его был начальником жандармской команды. В 15 лет Мельников окончил нижегородскую гимназию, а в 18 лет был кандидатом словесного факультета Казанского университета. Его оставили при университете для приготовления к кафедре славянских наречий; но на одной товарищеской попойке он так ""увлекся"", что был предназначен к отправке в Шадринск уездным учителем и только в виде милости получил место учителя истории и географии в пермской гимназии. На каникулах Мельников ездил на уральские заводы, сближался с народом и знакомился с народным бытом, ""лежа у мужика на палатях"". Часть своих наблюдений он поместил в ""Отечественных Записках"" 1839 г. (""Дорожные Записки"") и с тех пор становится довольно деятельным сотрудником журнала Краевского и его ""Литературной Газеты"" (статьи по истории и этнографии, переводы из Мицкевича, неудачная повесть в стиле Гоголя - ""Эльпидифор Васильевич""). В 1839 - 46 гг. Мельников был учителем истории в нижегородской гимназии. Педагогическая деятельность его тяготила, и для рядовых учеников он был малоудовлетворительным учителем; но в учениках даровитых он возбуждал жажду знания, и ему обязаны любовью к истории два выдающихся русских историка - Ешевский и Бестужев-Рюмин . С большей охотой променял Мельников учительство на место чиновника особых поручений при нижегородском губернаторе; почти одновременно он был назначен редактором ""Нижегородских Губернских Ведомостей"", в которых хорошо поставил отдел разработки местной старины. Разыскания в местных архивах доставили ему звание члена-корреспондента археографической комиссии. Предметом его служебной деятельности были почти исключительно дела раскольничьи, очень многочисленные в Нижегородской губернии. С раскольничьим бытом Мельников был хорошо знаком с детства по Семеновскому уезду, где ему после матери досталось маленькое имение. Через приятелей-раскольников Мельников доставал старопечатные и рукописные богословские сочинения и скоро мог переспорить лучших раскольничьих начетчиков. В его служебном формуляре значатся такие отличия, как обращение в единоверие, путем собеседований, нескольких раскольничьих скитов. Отчеты Мельникова по исполнению раскольничьих поручений обратили на него внимание министерства внутренний дел; в последние годы царствования Николая I он стал для центральной администрации первым авторитетом по расколу. Меры, которые он в это время рекомендовал правительству, отличались крайней суровостью; он предлагал, например, в тех местах, где живут православные и раскольники, брать рекрутов только с раскольников, а детей от браков, совершенных беглыми попами, отнимать у родителей и отдавать в кантонисты. Обыски и выемки у раскольников он совершал с ретивостью, даже по тому времени чрезмерной. В 1853 г. на него жаловалась в Сенат жена его приятеля раскольника, Головастикова, при внезапном ночном обыске в доме которой он не пощадил постели только что родившей женщины, ища ""запрещенных"" икон и т. п. предметов. Новое царствование застало Мельникова в Москве производящим ряд обысков в домах раскольников, с целью изловить раскольничьих попов австрийской иерархии. От Мельникова потребовались теперь услуги иного рода. Вновь назначенный министр внутренних дел, Ланской , поручил ему составление всеподданнейшего отчета за 1855 г. - и Мельников, следуя предначертаниям министра, в общих чертах наметил главные реформы царствования Александра II . В ряде записок о расколе, которые Мельников составил в конце 1850-х годов для министерства внутренних дел и великого князя Константина Николаевича , он стоял за широкую терпимость. Этот внезапный поворот породил разные нелестные и упорно державшиеся слухи, которые нашли печатное выражение в Герценовском издании, а в России - в ""Доморощенных Набросках"" злого Щербины (""Сочинения"" Щербины изд. 1873 г., стр. 355; ср. также Лескова в ""Историческом Вестнике"", 1883, № 5). Дело объясняется, однако, гораздо проще. Даровитость Мельникова была исключительно беллетристического свойства: он проницательно наблюдал и изучал, но в сфере государственной жизни у него самостоятельного суждения не было, и он следовал господствующему течению. - В ""Современнике"" ряд рассказов - ""Старые годы"", ""Медвежий угол"", ""Бабушкины рассказы"" и др., - занявших в обличительной литературе первое место после ""Губернских Очерков"" Щедрина . Особенно хороши ""Старые годы"": эта картина старобарского самодурства до сих пор не утратила интереса, потому что нарисована с истинно-художественной правдивостью и превосходно воспроизводит все детали давно исчезнувшего быта. Менее интересен теперь ""Медвежий угол"", рисующий виртуозность, до которой доходили в казнокрадстве инженеры; но в свое время рассказ нашумел чрезвычайно и переполошил все ведомство путей сообщения. Когда Мельников хотел собрать в одну книжку свои обличительные рассказы, получился такой эффект, что цензура воспротивилась их появлению, и сборник вышел только много лет спустя (""Рассказы Андрея Печерского"", Санкт-Петербург, 1875). В этом сборнике заслуживает внимания, между прочим, рассказ ""Красильниковы"", напечатанный еще в ""Московитянине"" 1852 г. и составляющий едва ли не первое, по времени, обличение ""темного царства"" русского купечества. Переведенный на службу в Петербург, Мельников в 1859 г, с небольшой субсидией, стал издавать газету ""Русский Дневник""; но этот официозный орган, не имевший притом иностранного отдела, не пошел и прекратился на 141 №. Затем Мельников составил 3 тома ценного секретного издания: ""Сборник постановлений, относящихся к расколу"", и был наиболее деятельным членом комиссии по собиранию материалов для историко-догматического изучения русских сект. В 1862 г. вышли его ""Письма о расколе"" (из ""Северной Пчелы""). С назначением министром Валуева , Мельникова, отчасти под влиянием разоблачений Герцена , стали оттирать; в возникшей в 1862 г. официальной ""Северной Почте"", где Мельников рассчитывал быть редактором, ему отвели второстепенное положение заведывающего внутренним отделом. В 1863 г. ему поручено было составить брошюрку для народа: ""О русской правде и польской кривде"", которая продавалась по несколько копеек и разошлась в 40000 экземпляров. В 1866 г. Мельников переселился в Москву, причислившись к Московскому генерал-губернатору, и деятельно начал сотрудничать в ""Московских Ведомостях"" и ""Русском Вестнике"", где поместил: ""Исторические очерки поповщины"" (1864, № 5; 1866, № 5 и 9; 1867, № 2; часть отд. Санкт-Петербург, 1864), ""Княжна Тараканова"" (отд., Москва, 1868), ""Очерки Мордвы"" (1876, № 6 и 9 - 10), ""Счисление раскольников"" (1868, № 2), ""Тайные секты"" (1868, № 5), ""Из прошлого"" (1868, № 4), ""Белые голуби, рассказы о скопцах и хлыстах"" (1869, № 3 - 5) и многие другие. С 1871 г. Мельников напечатал в ""Русском Вестнике"", ""В лесах"", в 1875 - 81 годы - продолжение их, ""На горах"". Последние 10 - 12 лет жизни Мельников прожил, частью в своем имении под Нижним, сельце Ляхове, частью в Нижнем, где и умер 1 февраля 1883 г. С появлением ""В лесах"" (М., 1875; СПб., 1881) Мельников сразу выдвигается в первые ряды литературы. Его любезно принимал наследник престола, будущий император Александр III ; несколько раз он был представлен императору Александру II. В 1874 г. Московское Общество Любителей Русской Словесности праздновало 35-летний юбилей его литературной деятельности. ""В лесах"" и ""На горах"", впервые познакомившие русское общество с бытом раскола - произведения столь же своеобразные, как своеобразно их происхождение. Мельников совершенно не сознавал ни свойств, ни размеров своего таланта. Весь поглощенный служебным честолюбием, он почти не имел честолюбия литературного и на писательство, в особенности на беллетристику, смотрел как на занятие ""между делом"". Побуждение облечь свое знание раскола в беллетристическую форму было ему почти навязано; даже самое заглавие: ""В лесах"" принадлежит не ему. В 1861 г. в число лиц, сопровождавших покойного наследника Николая Александровича в его поездке по Волге, был включен и Мельников. Он знал каждый уголок нижегородского Поволжья и по поводу каждого места мог рассказать все связанные с ним легенды, поверья, подробности быта и т. д. Цесаревич был очарован новизной и интересом рассказов Мельникова, и когда, около Лыскова, Мельников особенно подробно и увлекательно распространялся о жизни раскольников за Волгой, об их скитах, лесах и промыслах, он сказал Мельникову: ""Что бы Вам, Павел Иванович, все это написать - изобразить поверья, предания, весь быт заволжского народа"". Мельников стал уклоняться, отговариваясь ""неимением времени при служебных занятиях"", но Цесаревич настаивал: ""Нет, непременно напишите. Я за вами буду считать в долгу повесть о том, как живут в лесах за Волгой"". Мельников обещал, но только через 10 лет, когда служебные занятия его совсем закончились, приступил к исполнению обещания, без определенного плана, приготовив лишь первые главы. Все возраставший успех произведения заставил его впасть в противоположную крайность: он стал чрезвычайно щедр на воспоминания о виденном и слышанном в среде людей ""древлего благочестия"" и вставлять длиннейшие эпизоды, сами по себе очень интересные, но к основному сюжету отношения не имевшие и загромождавшие рассказ. Особенно много длинных и ненужных вставных эпизодов в ""На горах"", хотя редакция ""Русского Вестника"" сделала в этом произведении Мельникова огромные сокращения. В сущности ценны только первые две части ""В лесах"". Тут вполне обрисовались почти все главные типы повествования: самодур, в основе честный и благородный, ""тысячник"" Чепурин; вся в него дочь - гордая и обаятельная Настя; сестра Чепурина, раскольничья игуменья Манефа, которая весь сжигающий ее огонь страстей, после того как ей не удалось устроить свое личное счастье, направила на то, чтобы возвеличить и прославить свою обитель; незаконная дочь ее - огонь-девка Фленушка, отчаянная пособница всяких романтических приключений, но, тем не менее, пожертвовавшая своим сердцем, чтобы угодить матери. В первых же двух частях вполне определились и отрицательные типы: корыстолюбивый красавец Алексей Лохматый, проходимец и фальшивый монетчик Стуколов, его пособник - игумен Михаил и, наконец, сладкогласный певун, ревнитель веры и великий начетчик Василий Борисович, то и дело убегающий с девками в кусточки, с благочестивым возгласом: ""Ох, искушение"". К характеристике всех этих лиц остальные две части ""В лесах"" и ""На горах"" решительно ничего не прибавляют. Интерес новизны представляет только семья рыбопромышленника Смолокурова (""На горах""), нежного отца и человека как будто совсем порядочного, но в торговом деле без зазрения совести надувающего самого близкого приятеля. В первых двух частях ""В лесах"" вполне очерчены и те картины быта, на которые Мельников такой удивительный мастер: обеды, обряды, промыслы, гулянки, моления, скитская жизнь, прения о вере; дальнейшие повторения всего этого очень утомительны. Особенно скучны десятки страниц, которые Мельников посвящает переложению в разговоры раскольничьей догматики. Зато первые две части ""В лесах"" принадлежат к самым увлекательным книгам русской литературы. Они открывают совершенно новый (теперь уже ставший достоянием истории), удивительно колоритный мир, полный жизни и движения. Полудикие люди заволжских лесов в художественном изображении Печерского возбуждают не только холодное любопытство, но и самое живое участие. Сильнейшая сторона ""В лесах"" - в прелести самого рассказа. Самая обыкновенная вещь - обед, прогулка, парение в бане - превращается у Мельникова в увлекательную эпопею. Благодаря долгому общению с народом Поволжья, Мельников до того усвоил себе народную речь, что пользуется ей не только в разговорах, но и там, где идет повествование от лица автора, при описаниях природы и т. д. Главный недостаток последних произведений Мельникова тот, что Мельников взял только казовую сторону жизни. Перед нами какой-то вечный праздник. ""Тысячники"" то и дело задают баснословные пиры с десятками блюд; как парень - так красавец, как девка - так краля писанная, и как парень увидит девку - так сейчас у них пошла любовь, а в следующей главе уже раздвигаются кусточки и следует ряд точек. Скитскую жизнь Мельников изображает только со стороны сладкоедения и гулянок. Трудовой жизни Мельников почти не коснулся и один только раз очень зло осмеял артельные порядки, которые он вообще терпеть не мог, наряду с общинным землевладением. Строго говоря, ""В лесах"" и ""На горах"" рисуют только жизнь богатых и разгульных ""тысячников"" и прикрывающих мнимой святостью свое тунеядство и разврат скитников. Рассказы Печерского не дают ключа к пониманию внутренней сущности такого огромного, глубокого движения, каким является раскол. Почему эти столь жизнерадостные люди, только и занятые едой, выпивкой и девками, так крепко держатся ""старой веры""? Есть же в психологии людей древнего благочестия какие-нибудь духовные устои, дающие им силу для борьбы с гонениями. И вот их-то Мельников и проглядел за пирами и гулянками, почему все великолепное повествование его имеет значение только для внешнего ознакомления с расколом. Полное собрание сочинений Мельникова издано М. О. Вольфом в 1897 - 98 годы и дано как приложение к ""Ниве"" 1909 г. (с пред. А. Измайлова ). Для биографии Мельникова имеют значение труд П.С. Усова , в ""Историческом Вестнике"" (1884, № 9 - 12, переп. в изд. 1897) и сборник ""В память Мельникова"" (Нижний Новгород, 1911); ср. также Лесков, в ""Историческом Вестнике"" (1883, № 5); К. Бестужев-Рюмин, в ""Журнале Министерства Народного Просвещения"" (1883, № 3); брошюру Н. Невзорова (Казань, 1883) и юбилейную речь Иловайского , в ""Русском Архиве"" (1875, № 1); Венгеров ""Источники"", т. IV. Разбор литературной деятельности Мельникова - и то не столько разбор, сколько пересказ - дал один только Ор. Миллер (""Русские писатели после Гоголя"", 3-е изд., 1886). С. Венгеров.
|
